— Бойзену, конечно, — сказал я.

— К счастью, никем, — заявила посетительница. — Я представляю религиозную организацию «Христианские паломники».

— Боюсь, — сказал я с сожалением, — что не смогу вам помочь. Я знаком с этим делом. Бойзен — серийный убийца, это доказано. От защиты он отказался еще на стадии предварительного следствия. В суде ему назначен государственный защитник, поскольку таковы правила. Я его знаю, это мэтр Деббинс.

— Жаль, — сказала посетительница. — Вы упускаете случай помочь силам добра восторжествовать в мире.

— Вы говорите парадоксами, — улыбнулся я. — Защита убийцы — помощь силам добра?

— В данном случае — безусловно.

— У вас есть какие-то аргументы в пользу Бойзена?

— Никаких.

— Тогда я не понимаю…

— Его нельзя подвергать смертной казни. Защита должна добиться пожизненного заключения.

— Понимаю… — протянул я. — Ваша организация выступает против смертной казни и потому…

— Нет, — твердо сказала Ревекка Браун. — Мы не против смертной казни. Бойзен ее заслуживает. Но казнить его нельзя.

— Почему? — спросил я заинтересованно.

— Неважно, — пожала плечами посетительница и впервые после начала нашего разговора подняла на меня свой взгляд.

Вы знаете, конечно, что такое черная дыра? Я тоже слышал, что есть на небе такие звезды. Они поглощают окружающую материю, всасывают ее, но не так, как удав заглатывает кролика, — черная дыра не гипнотизирует, она притягивает жертву, и, надеюсь, вы ощущаете разницу. Взгляд Ревекки Браун обладал бесконечным притяжением, в него невозможно было не погрузиться без надежды когда-нибудь выбраться на свет божий.

Я не помню, что говорил в последовавшие пять или десять минут. Вероятно, мы спорили о том, какой смысл в защите, если Бойзен безжалостно убил четырех человек, в их числе — девушку семнадцати лет. У обвинения было столько улик, что адвокат мог лишь просить о снисхождении. Мне это надо? А зачем это надо организации «Христианские паломники»?

Возможно, мы с госпожой Браун все это обсудили за те минуты, что я плавал и тонул в ее зрачках. Мне не хватало воздуха, шансов выплыть у меня не было, но в конце концов я все-таки выжил, потому что госпожа Браун отвела наконец взгляд и сказала:

— Спасибо, доктор Рознер. Я была уверена, что вы возьметесь за это дело. Давайте поговорим о сумме гонорара.

И мы поговорили о сумме. Должно быть, я еще не вполне пришел в себя, потому что согласился в конце концов на относительно скромное стандартное вознаграждение — наверняка «Христианские паломники» могли заплатить больше, если им по какой-то причине нужно было сохранить Бойзену жизнь.

Когда госпожа Браун ушла, я перечитал текст соглашения и над собственной подписью обнаружил пункт о неразглашении имени клиента. Стандартный пункт, таким обычно бывало требование родственников, не желавших светиться в суде и выставлять под фото— и телекамеры свои не всегда фотогеничные физиономии. Но для чего скрывать себя религиозной организации? И для чего ей, черт побери, защищать негодяя?

Так это началось, и не могу сказать, что я получил большое удовольствие, встретившись утром следующего дня с подзащитным. Войдя в камеру, Бойзен окинул меня взглядом аукционного оценщика, сел на табурет и заявил, что не намерен пользоваться ни моими услугами, ни услугами какого-либо другого адвоката. Защищать себя сам он не намерен также, поскольку абсолютно не виновен в инкриминируемых ему преступлениях.

Не будучи, конечно, патологическим идиотом, Бойзен умел читать и давно ознакомился со всеми материалами своего дела. Я-то успел лишь перелистать одиннадцать толстых томов, но даже одного взгляда было достаточно, чтобы понять, насколько безнадежно положение этого человека. Сто семнадцать свидетелей намерен был вызвать в суд обвинитель. Государственный защитник, повозившись с делом полтора месяца, нашел лишь двух человек, согласившихся свидетельствовать в пользу обвиняемого, причем оба оказались его друзьями детства, собиравшимися — так мне, во всяком случае, показалось — солгать суду из чистого сострадания.

— Вы намерены именно этой линии придерживаться во время суда? — спросил я Бойзена, чтобы расставить над i все мыслимые точки.

— Да, — отрезал этот невинный агнец.

Мне, конечно, далеко до Перри Мейсона. Полагаю, что до Перри Мейсона далеко любому реальному, а не выдуманному адвокату. Но что меня все-таки сближает с героем Гарднера, так это любовь к независимым расследованиям. Мне не часто приходилось прибегать к услугам моего приятеля Ричарда Бертона, но всякий раз, когда по делу требовались отсутствовавшие в материалах улики и доказательства, я обращался только в его агентство.

Мы договорились поужинать в «Валентино», и, когда нам подали десерт, я перешел к делу.

— То, чего я хочу, тебе может не понравиться, — сказал я.

— Немного есть заданий, которые мне могут не понравиться, — улыбнулся Рик и погрузил ложку в блюдечко с абрикосовым вареньем. — Ты прекрасно знаешь, что я люблю сладкое, — сказал он, поскольку я, видимо, не сумел скрыть легкой усмешки, — но каждый раз, когда я в твоем присутствии съедаю лишний кусок пирога, твое лицо становится похоже на осуждающую физиономию гипсового Цезаря, который стоит в кабинете окружного прокурора.

— Не обращай внимания, — пробормотал я. — Просто…

— Просто тебе вредно сладкое, вот ты и сублимируешь собственные желания.

— Хорошо-хорошо, — прервал я. — К делу, пожалуйста. Тебе придется заняться на этот раз не поиском доказательств невиновности моего подзащитного. Я хочу знать, что представляет собой клиент — организация, оплатившая защиту Бойзена.

Ричард поднял на меня удивленный взгляд.

— Тебя наняли защищать Бойзена? — удивился он. — И ты согласился?

— Представь себе, — раздраженно сказал я. — Мой клиент знает, что Бойзен — серийный убийца. Но он хочет, чтобы я добился пожизненного…

— Это возможно? — поинтересовался Рик.

— Не знаю, — признался я. — Бойзен наотрез отказался сотрудничать с защитой.

— Ну-ну… — Рик пожал плечами, показывая, как он относится к моему новому делу. — Даже если тебе предложили огромный гонорар…

— Стандартный, — сказал я. — Не стану утверждать, что, согласившись вести Бойзена, я совершил умный поступок. Возможно, самый глупый за всю карьеру. Но что сделано, то сделано. Единственное, на чем можно играть, — квалификация убийств. Первая категория или вторая. Соответственно, судья Арнольд будет выбирать между смертным приговором и четырьмя пожизненными заключениями.

— И ты не знаешь, с кем подписал договор? Надо было думать раньше…

— Ради Бога, Рик, не читай мне мораль!

— Извини, — Бертон покончил, наконец, с вареньем и приготовился слушать меня достаточно внимательно.

Я подробно описал свой разговор с госпожой Браун, не забыв упомянуть о том, какой эффект произвел на меня ее притягивающий взгляд.

— Это было наваждение, — сказал я. — Расскажи мне кто-нибудь, что женщина способна взглядом заставить меня подписать документ…

— Наверняка что-то было кроме взгляда, — покачал головой Ричард. — Но это что-то ты хочешь оставить при себе.

Я промолчал.

— Когда тебе нужен отчет? — спросил Рик.

— Я на тебя не давлю, но имей в виду: пока мне не станет известна подноготная «Христианских паломников», я не смогу спокойно пить по утрам свой кофе. Я хочу знать, для чего Бойзен нужен им живым.

— Гонорар обычный?

— Поскольку у меня обычный, то и тебе придется довольствоваться…

— Ясно. Будем на связи, — Рик подозвал официанта, чтобы расплатиться за свою половину обеда, а я заказал еще чашечку кофе с мороженым.

— Конечно, — с кислой улыбкой сказал мэтр Деббинс, когда я сообщил ему о своем намерении участвовать в процессе, — Бойзен волен выбирать адвоката, и если выбрал вас… Вероятно, мне следует отказаться от защиты. Вы же знаете, меня назначила коллегия в то время, как…